Игорь Гриньков - Откровения судебного медика [сборник]
«Свою» информацию о событиях в стране и мире я получал от друга Скептика по телефону, естественно, в его интерпретации и с его комментариями, но с поправкой на собственный жизненный опыт, на личные наблюдения о происходящих в нашей жизни изменениях и на умение думать и делать выводы самостоятельно. Естественно, краткосрочные прогнозы при таком раскладе невозможны, да и не нужны, но прогноз долгосрочный (как говорят, перспективный) на будущее нашей пока еще относительно суверенной территории под названием Российская Федерация у меня имелся.
Криминальные сводки, правда, только о том, что произошло в пределах Калмыкии, я получал по роду службы не из сомнительных для меня газет, а что называется «из первых рук». Каждое утро начиналось звонком из морга, и заведующая подробно сообщала обо всем, что случилось и «что» поступило за ночь. Поэтому достовернейшие сведения об убитых, погибших в результате дорожно-транспортных происшествий, утонувших, отравившихся, замерзших, самоубийцах и прочих у меня имелись в полном объеме.
Чуть позже секретаршей водружалась на мой рабочий стол папка, толщина которой могла варьировать от пузатого тома Брокгауза до нескольких листов, в которой находились постановления о назначении судебно-медицинских экспертиз по различным поводам. Этим людям повезло, они остались живыми, хотя и увечными. Здесь были постановления на потерпевших, получивших различные травмы: от огнестрельных и ножевых ранений, переломов костей, включая череп, разрывов внутренних органов до «банальных» побоев. Все это надо было расписать соответственно профилю каждого отделения Бюро. Некоторые экспертизы, что позволяло законодательство, я брал для личного исполнения.
Но это была профессиональная работа, не имеющая никакого отношения к моей аллергии на вышеупомянутые средства массовой информации, которые по навязанной дурной традиции заменять любое русское слово иностранным стали называться не иначе как mass-media.
Устоявшийся режим работы был грубейшим образом нарушен незапланированной аварией, надолго выбившей меня из привычной жизненной и рабочей колеи.
Представьте себе раннее октябрьское утро. Под колесами медицинской «Волги» плавно текла ровная лента асфальтового шоссе. Позади и справа остались белые стрелы трех ветряных электростанций-«мельниц», высвеченных скуповатым, осенним солнцем — памятник несостоявшейся электрификации всей Калмыкии за счет дармового ветра. Наш путь лежал в поселок Яшалту, где должна была состояться очередная эксгумация трупа.
Благостное состояние полудремы внезапно оборвалось странным тихим хлопком, раздавшимся справа (позже сотрудники Приютненского РОВД установили, что лопнул правый задний скат автомашины, и вообще удивлялись, что при такой деформации кузова кто-то из находившихся в салоне остался жив).
Машину стремительно понесло на противоположную сторону дороги; благо, что не оказалось встречного транспорта. Водитель Очир отчаянно крутил руль, но противоположная обочина за считанные доли секунды выросла перед глазами до размеров Джомолунгмы. Мозг автоматически отметил неотвратимость (именно — неотвратимость) того, что должно случиться через мгновенье. Страх не успел даже возникнуть; так молниеносно все происходило. Смог только, скорее всего, инстинктивно (я сидел на переднем пассажирском сиденье) кое-как сгруппироваться — вцепиться руками в панель, — как яркий мир исчез. Мелькнуло только: «Это п…ц!» Машина, улетев в кювет, пошла по целине кувырком.
Все погрузилось в кромешный мрак при полном загадочном отсутствии звука, как в немом кино; видимо, отключились какие-то рецепторы, поскольку скрежет и грохот, по моему разумению, должны при таких кульбитах автомашины стоять страшные. Темнота объяснялась массой поднятой пыли, в свободном пространстве летали какие-то предметы, ударявшие в различные части тела.
Мозг, словно хронометр, четко фиксировал отдельные фазы: первый кувырок — «жив!»; второй кувырок — «пока еще жив!»; третий кувырок, когда машина остановилась лежа на крыше, — «вроде жив!». По лицу, посеченному осколками разбитого лобового стекла, обильно струилась кровь, заливая глаза. Но открытым оставался вопрос, а насколько пострадали череп, позвоночник и внутренние органы? Движения рук и ног в пределах ограниченного пространства искореженного салона позволили заключить, что с позвоночником и спинным мозгом, по крайней мере, все должно обстоять благополучно. Это уже было утешением: хоть не придется провести остаток жизни парализованным, прикованным к больничной койке.
Устная перекличка установила, что все трое (я, водитель и санитар Ирина) живы. В салоне почувствовался явственный запах бензина; Очир по чертовой шоферской привычке погрузил в багажник 10-литровую канистру с бензином, хотя в наше время через каждые 20–30 километров торчит АЗС — хоть залейся под завязку. Как не сдетонировал бензин в канистре или в самом бензобаке — загадка — иначе наши обугленные головешки пришлось бы отдирать от обгоревшего металла. Видно, сегодня на Небесах был не приемный день!
Надо было срочно выбираться из этого взрывоопасного «могильника». Мою правую дверь заклинило, поэтому каким-то непонятным образом я выполз на свет Божий через водительскую дверь. После пыльной темноты салона слепящее солнце буквально резануло по глазам. В горячке я вскочил на ноги, но прострельная боль в левой голени, от колена до стопы, заставила сразу сесть на землю. Отерев рукавом куртки кровь с лица, я увидел через носок, как левая лодыжка, наливаясь свинцовой болью, раздувается на глазах, словно воздушный шарик; понятное дело — «полетели» кости и связки. Тут же появились слабость, усиливающаяся с каждой минутой, дурнота и нервная неуемная дрожь — стрессовая трясучка.
В нескольких метрах стоял бледный Очир с мучительной гримасой на лице, держась рукой за правое плечо. Как выяснилось позже, у него оказалась сломанной ключица. Меньше всех пострадала санитарка Ирина; у нее были рассечены мягкие ткани колена и повреждено акромиально-ключичное сочленение — место соединения ключицы с лопаткой. Мы сравнительно легко отделались, по характеру аварии, степени деформации автомашины, а также другим факторам, на нашем месте должны были остаться трупы.
Ребята оттащили меня на безопасное расстояние от машины (сам я передвигаться не мог), а я попросил Очира выбросить к гребаной матери подальше канистру из багажника. В мозге роились какие-то глупые, нелепые мысли, совершенно не соответствующие происшедшему, например, куда запропастились очки и папка с документами.
Две или три машины безмятежно и равнодушно проехали по дороге мимо, даже не притормозив, чтобы поинтересоваться, что случилось, хотя водители прекрасно видели лежавшую на крыше в степи, в 15 метрах от трассы, изуродованную «Волгу» и копошащихся рядом людей. Человеколюбие и сострадание некоторых наших граждан не знает границ!
Наконец-то «жигуленок», управляемый молодым мужчиной-кавказцем, съехал на обочину, и водитель, оценив обстановку, спросил, может ли чем-нибудь помочь. Убедившись, что среди нас находится один серьезно травмированный человек, он, не говоря ни слова, обхватил меня слева и помог кое-как доковылять до его «девятки». К тому времени мои левые голень и стопа превратились в сплошной болевой стержень, а нарастающая дурнота порой «выключала» сознание. Ничего, кроме слов глубочайшей благодарности, я сказать этому парню не могу. Мало того, что он помог совершенно незнакомому человеку; вся его одежда и обшивка пассажирского кресла оказались испачканными моей кровью, постоянно стекающей с лица. Он оперативно доставил меня в трамвпункт Республиканской больницы.
Остальные «легкораненые» остались на месте дожидаться сотрудников ГИБДД.
Пискнул мобильный телефон. На зеленовато-голубом табло «Моторолы» высветились слова SMS-ки; дочь Юля, студентка 1-го курса Волгоградского медицинского университета, отчаянно сигнализировала: «Папа, как меня достала эта химия!!!»
Надо было успокоить дочурку, находившуюся первый год вне стен родного дома, на чужбине, вдали от родителей, в большом городе, просто растерявшуюся среди хаотичного потока экспонатов «анатомического театра», нудной латыни, мелькающих и малопонятных гистологических препаратов, причудливых и громоздких химических формул (к слову сказать, совершенно бесполезных для основной массы практических врачей).
Долго тыкал пальцем в мелкие кнопки мобильника, набирая что-то успокоительно-оптимистическое с педагогическим уклоном.
Если с профессиональной ориентацией младшей дочери вопросов никогда не возникало; еще с 9–10-го класса, причем без всякого нажима с моей стороны, она твердо знала, что будет поступать в медицинский институт, а будущей специальностью избрала наркологию, то у ее родителя такой завидной определенности не наблюдалось. И, как знать, может, по окончании университета ей еще придется лечить родного папулю от злого запоя.
